Финский нож советской стали - 2

[мак]

Я показывал.

[gor]

я каждое "воспоминание" проверял на все три варианта - "нож", "кинжал", "финка". Смешения не было ни в одном случае.

Написано же: штык-кинжал от винтовки Драгунова, ну нет там кинжала.

С адвокатурой рекомендую завязать, лучше податься в прокуроры.

 

Андрей, какая винтовка Драгунова? СВД на вооружение в 1963г принята была. Там же написанно СВТ. А от любого СВТшного штыка хоть 38-го хоть 40-го кинжал можно классный сделать.

[gor]

Я тоже придерживаюсь мнения что тогда большинство ножей финками называли. Сам ещё помню, у нас все самодельные ножи которые от кухонных отличались - финками называли. Особенно если с наборной рукоятью и с щучкой - то 100% финарь))). Думаю наши бойцы вот такой нож тоже финкой бы назвали.

[мак]

<br />Андрей, какая винтовка Драгунова? СВД на вооружение в 1963г принята была. Там же написанно СВТ. А от любого СВТшного штыка хоть 38-го хоть 40-го кинжал можно классный сделать. <br />

Токарева, конечно, виноват.

[napalm]

Григорий, а что это за нож? Разновидность окопника?

[мак]

Конечно, немец.

[gor]

Да, это немецкий нож на ПМВ. Некоторые из них повоевали и во 2-ой мировой. Было много разных модификаций - с односторонней, полуторной или двусторонней заточкой. Накладки - дерево, пластмас, бакелит, рог. Некоторые из них можно было пристёгивать на карабин заместо штыка.

[Va-78]

Ещё чутка militera.lib.ru

 

ЛОБАНОВ, Лев Захарович

ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО.

ЗАПИСКИ ФРОНТОВОГО ЛЕТЧИКА

Я выхожу из боя. Сброшены бомбы. На земле разгорался пожар — мы бомбили железнодорожный узел противника. В небе над целью распускались яркие цветы разрывов зенитных снарядов. Бессильно метались в поиске самолета бледные при полнолунии лучи прожекторов. Домой, скорее домой!

Настроение отличное: задание выполнено, на развороченных [54] стальных путях горят вражеские эшелоны с топливом, разбит один прожектор, мотор «тройки» работает, как часики, погода идеальная. Хорошо!

— Порядок, командир, курс — 64!

— Молодец, штурман, есть курс 64!

И вдруг минут через пятнадцать без всякой видимой причины начала сильно нагреваться вода. «В чем дело? Обороты минимальные, а температура растет и растет...» И тут слышу доклад штурмана:

— Из расширительного бака выбивается пар!

Теперь понятно: повреждена система охлаждения двигателя. Где-то вытекает вода. Дальше лететь нельзя. В подобных случаях полагалось или прыгать с парашютом или садиться, если, конечно, было куда. Под нами стелились поля с разбросанными тут и там рощами. Поблескивала ленточка какой-то речки. Вдали угадывалось большое село. Отсюда до линии фронта километров двести.

А прыгать уже нельзя — слишком мала высота. Что же, придется садиться в тылу противника. Ничего другого, к сожалению, не оставалось.

Вынужденная посадка ночью, вне аэродрома, на незнакомой местности сама по себе очень опасна, а если она происходит на территории, занятой врагом, то это совсем уж плохо... В таких случаях остается надеяться лишь на благосклонность судьбы...

Настроение сразу испортилось, замаячили в потревоженном сознании грядущие проблемы выхода на свою территорию...

Мы выбрали полянку неподалеку от речки и сели — вслепую, наугад, но удачно. Подрулив к опушке, развернули машину и, насколько хватило силы, задвинули самолет хвостом в густой орешник.

Итак, мы оказались в немецком тылу. Хоть и наша это земля — Украина, но сейчас она занята противником.

Коротко посовещались: что делать дальше? В первую очередь достали автоматы и запасные диски к ним. Проверили пистолеты, опустили в карманы по гранате, проверили и передвинули на поясах ножи самодельных финок. Вооружились, как говорится, до зубов.

Зеленоватый свет луны придавал земле вид таинственный и загадочный. По-прежнему тихо. Полный, что называется, штиль. Между ближайшей рощицей и рекой стелилась дорога. Возле опушки она сворачивала, огибая край поляны. С дороги наша «тройка» была хорошо видна, [55] однако замаскировать ее двоим явно не по силам.

Занялись мотором. Оказалось, что осколком снаряда пробило четыре соты радиатора. Повреждение небольшое, но в полете достаточное для потери воды в течение четверти часа.

Первая тревога несколько улеглась. Законопатить пробитые соты несложно — нам уже случалось летать с таким наскоро отремонтированным радиатором. Вода рядом. В аварийном комплекте нашлось брезентовое ведерко.

Еще раз осмотрелись и прислушались — никаких признаков присутствия людей. Шоссе в оба конца пустынно. Приступили к ремонту. Достав ветошь, я рвал ее на полосы и отверткой заталкивал в поврежденные соты. Вскоре пробитые места были туго затрамбованы тканью. Можно заливать воду.

Летевший на этот раз со мной штурман Николай Нехороших бросился к речке. Притащил, обливаясь потом, одно ведерко, другое. Быстро подвигается дело, но и темное время суток на исходе. Мы и не заметили, что стало совсем светло. Вот-вот взойдет солнце — ведь июньские ночи так коротки...

Неожиданно из-за деревьев донесся разговор. Говорили по-немецки, громко смеясь. Я кубарем скатился с мотора. Затаились в густом орешнике у самого хвоста самолета. Автоматы к бою, кобуры пистолетов расстегнуты, гранаты заткнуты за пояса. Старались даже не дышать.

На дороге показались два велосипедиста. Солдаты. На багажниках привязаны ранцы и шинельные скатки. За плечами «шмайсеры». Едут не спеша, весело переговариваются.

Мы замерли. Может, не заметят, проедут мимо? Нет, заметили! Сошли с велосипедов, взяли автоматы на изготовку. Начали осторожно приближаться к самолету.

«Что же делать? Как поступить? — лихорадочно мелькали мысли. — Уничтожить фрицев можно всего двумя выстрелами. Ну, а если за ними еще едут или идут? Нет, шум поднимать нельзя».

Немцы молча составили велосипеды один к другому. Осмотрелись. Подошли к самолету, подергали за винт. Один неуклюже взобрался на крыло, заглянул в кабину. Вернулся к напарнику, который с удивлением рассматривал красную звезду на киле.

Нас разделял только куст орешника. До ближнего немца всего каких-нибудь три шага, не больше. Сердце бешено колотится, кажется, что его стук подобен грохоту [56] парового молота, но немцы почему-то этого не слышат...

Внимательно осмотревшись и не заметив ничего подозрительного, солдаты успокоились. Перебросились несколькими фразами. Один достал зажигалку, щелкнул и поднес язычок пламени к обшивке крыла. Не получилось. Тогда он тесаком вспорол полотно, свернул его трубочкой, вновь взялся за зажигалку.

Спокойно смотреть на такое издевательство над «тройкой» оказалось выше всяких сил. Я кивнул штурману — пошли! Один немец был сражен моей финкой. Второй рухнул безжизненно к ногам штурмана от удара кулаком.

Николай Нехороших перед войной закончил институт физкультуры имени Лесгафта в Ленинграде. Ростом почти два метра, великолепный боксер. Пустить в ход финку он не решился. Никогда раньше этого делать не приходилось. Кулак — дело другое, привычное. Ну а я вспомнил свою службу в пехоте, где в рукопашных схватках с гитлеровцами приходилось «работать» и ножом.

Все произошло мгновенно и бесшумно. Один велосипедист убит наповал, другой глотает воздух, находясь в глубоком нокауте. Забрали у них оружие. Показываю на оставшегося в живых немца:

— Связать!

 

БЕКТАСОВ, Кабдул Утепович

ЗАПИСКИ РАДИСТА

Яхрома — маленький городок, отстоящий от Москвы всего на 40 километров. Название города, жалуясь, говорит устами женщины:»Я хрома!» Здесь проходит канал Москва-Волга. В 1941-ом году здесь были немцы. Мост через канал лежит разрушенным. Они подошли к столице именно с этой стороны, когда видели в бинокль Москву и раструбили об этом на весь мир. На стадионе, около канала, состоялось первое торжественное построение сформированной гвардии подполковником Макаровым 18-ой гвардейской воздушно-десантной бригады. В роте вручили нам личное оружие ППС-42 (пистолет-пулемет Судаева) и финские ножи с ножнами для ношения на поясном ремне. На лезвии финки была тисненная прессом надпись «ЗИК» — Злотоусский инструментальный комбинат. Финка была изготовлена из уральской стали.

ЧУХРАЙ, Григорий Наумович

МОЯ ВОЙНА

Поели, поспали. А утром появились еще три группы добровольцев. Потом еще и еще. Группы прибывали одна за другой, и нас становилось все больше. С одной большой группой пришел капитан и как старший по званию принял командование на себя.

— Люди шатаются по городу без дела. Комендант задержал двух солдат в нетрезвом виде. Надо занять людей делом.

— Каким?

— Отрабатыванием ружейных приемов, например.

— Хорошо бы, — сказал отстраненный старшина. — Но нет ружей.

— Сделать макеты из досок! [57]

Назавтра многие заборы в Ейске недосчитались своих досок. Целый день с помощью ножей и финок солдаты мастерили макеты ружей. У одних получалось хорошо, у других похуже, но макеты были изготовлены…

Я бывал в этом городе еще ребенком. Это был веселый курортный город. Сейчас я не узнавал его. Те же улицы, тот же зеленый парк, но улицы невеселы и безлюдны; иногда появляется человек, но тут же скрывается за какой-нибудь дверью. Отдыхающих нет. Санатории превращены в госпиталя. Жители жалуются: от раненых житья не стало. Женщинам, девушкам на улице лучше не показываться. Мужчин избивают, отнимают деньги. Устраивают пьяные драки. Ножей им не дают — дерутся вилками. Вилками убили начальника милиции, пытавшегося разнять пьяную драку...

Командир корпуса вызвал солдат, знающих рукопашный бой, и приказал за три дня навести в городе порядок. В случае необходимости применять силу и оружие. Я подумал: «Оружие к раненым? Они же пострадали, защищая Родину!» И, как бы в ответ на мои мысли, командир сказал:

— Они не защитники Родины, а бандиты. Я не могу в такой обстановке готовить десантников к предстоящим боям. За либерализм буду строго наказывать.

Мы принялись за дело и за два-три дня навели порядок. Было странно, что небольшая кучка бандитов терроризировала целый город. Дебоширы сопротивлялись, качали права, угрожали нам вилками, старались вызвать сочувствие: «Мы раненые! Мы Родину защищали!» [63]

— Мы тоже Родину защищали и тоже валялись в госпиталях, но не грабили и не дебоширили, — отвечали мы.

Действовали мы без сантиментов, при необходимости жестоко, но порядок навели. И город свободно вздохнул. Девчонки считали десантников героями, врачи благодарили:

— Приходит эта шпана и угрожает вилками. «Будешь вякать, выколем глаз!» Требуют спирт и наркотики. И даешь! Не хочешь лишаться глаза. Старшую сестру госпиталя убили за то, что она отказалась отпереть шкаф, где хранились бутылки со спиртом... Шайка бандитов! Спасибо, теперь можно лечить раненых…

Итак, мы навели в городе порядок и приступили к занятиям. Нас учили по-настоящему воевать: выживать в экстремальных условиях, метко стрелять из любого положения, метать ножи, группироваться при падении, прыжкам с парашютом и другим воинским премудростям...

На площадке напротив нашего особняка я проводил занятия по рукопашному бою. Обычно посмотреть на занятия собиралась толпа любопытных. [73]

Вдруг в этой толпе замечаю Ирину и Любу. Тут уж я решил распустить свой «павлиний хвост», показать, на что я способен. Я эффектно отнимал у воображаемого противника нож, обезоруживал «вражеского часового», бросал через себя здоровенных парней. И так увлекся, что не заметил, как девушки ушли…

СБОРНИКДРАБКИН, Артем Владимирович

Я ДРАЛСЯ С ПАНЦЕРВАФФЕ.

«ДВОЙНОЙ ОКЛАД — ТРОЙНАЯ СМЕРТЬ!»

Стояли мы под Коломной до середины июня. За это время нам выдали новое обмундирование, все офицеры получили финские ножи с наборной ручкой, [326] солдаты — финки с черной ручкой. У нас даже была мотострелковая бригада в бронежилетах. Тяжелый — весил он примерно килограммов двенадцать…

 

ЛЯШЕНКО, Николай Иванович

ВОЙНА ОТ ЗВОНКА ДО ЗВОНКА.

ЗАПИСКИ ОКОПНОГО ОФИЦЕРА

Хорош крепкий, сладкий горячий чай! Обжигаясь, все с удовольствием пили этот бодрящий напиток, закусывали и угощали нашего гостеприимного хозяина. Сахар был колотый, а старик, видно, любил пить вприкуску, а зубов-то уж не было, потому, покопавшись в ящичке стола и не найдя кусачков, он вынул большой столовый нож с деревянной ручкой, наставил на кусок сахара, зажал в кулак рукав шинели и, ударяя по спинке ножа, взялся откалывать небольшие дольки. Раздробив таким способом весь кусок, старик аккуратно собрал со стола все крошки, налил кружку чая и с наслаждением приступил к чаепитию. Пил он медленно и степенно. Размочив в горячем чае печенье или галету, накладывал на него тонкий слой сливочного масла, потом кидал в беззубый рот маленький кусочек сахару и неторопливо все это разжевывал, прихлебывая из кружки. Покрякивая от удовольствия, он и во время трапезы продолжал потчевать нас своими жизненными историями…

Минировать поляну вышел взвод младшего лейтенанта Гревцева, я присоединился. Начали с дальнего края опушки. Работали минеры парами. Рядом со мной лежал, распластавшись, старший сержант Васильев — крепкий, присадистый сибиряк, позади — солдат Орузбаев. Прежде чем поставить мину, нужно в мерзлой, как кость, земле вырыть для нее гнездо. А чем? Пехотная лопатка мерзлую землю не берет, а ломом или кайлом здесь орудовать нельзя: во-первых, в двухстах метрах, притаившись, прислушивается враг; во-вторых, в распластанном виде такими орудиями работать невозможно; в-третьих, поднять головы нельзя, если не хочешь, чтобы она была продырявлена вражеской или своей пулей. Вот тут как нельзя лучше годится знаменитый финский нож. Определив место постановки мины, Васильев быстро расчистил снег, собрал в кучку перед собой и, опершись на локоть левой руки, правой принялся быстро долбить ножом лунку, сберегая прыгающие из-под ножа кусочки земли, чтобы хватило полностью замаскировать мину. Я старался помочь, тоже собирал отлетающие куски. Закончив с лункой, старший сержант вложил финку в футляр на поясе, молча, не оборачиваясь, протянул правую руку назад. Орузбаев, лежавший у его ног, без промедления вложил в его руку готовую, заряженную, мину. Поставив мину в гнездо, старший сержант тщательно засыпал ее землей и хорошенько замаскировал, схватив пару жменей из кучки снега. Справа и слева от нас ползали другие пары минеров, но тишина была полная, все делалось молча, без слов…

 

Стоя в воде, я тяжело дышал и слегка вздрагивал, вода была холодная да и немец задал мне такого «жару», что не дрожать было просто не под силу. Только счастливая фортуна спасла меня от смерти. Но где же Ченов? Что с ним? Неужели его убило? Припоминая первое и последнее направление огня, мне казалось, что я увлек пулеметчика за собой вправо, тогда как Ченов, кажется, метнулся в другую сторону. Решив, вероятно, что с нами покончено, немец перестал стрелять. Пробравшись за изгиб ручья, я осторожно вылез из воды, укрылся за возвышенностью, лег на спину и задрал ноги, выливая воду из сапог; полные воды, они стали слишком тяжелыми, сильно затрудняли движение. Усевшись поудобнее, я стал думать, что же мне теперь делать. Живого или мертвого, Ченова нужно разыскать; может, он ранен и ему необходима помощь; хорошо, что место пулемета найдено, теперь его можно обходить, укрыться от него... Рассуждая таким образом, я поднял голову и вдруг увидел Ченова: тихо пробираясь меж кустов, он полз прямо ко мне.

— Если бы не ты, товарищ комиссар, пришлось бы неделю здесь ползать, уж больно хитро замаскировался немец, — полушепотом заговорил Ченов. — Но теперь я его засек, теперь он от меня не уйдет.

Вынув из чехла финский нож, он быстро срезал тонкую березку, очистил от веток, отрубил вершину — мигом в его руках деревце превратилось в шест. Ченов снял с себя каску и, передав мне то и другое, сказал:

— Я сейчас снова поползу к берегу, а ты надень каску на шест и минут через пять, как доползу, показывай над кустами, чтоб немец ее увидел. Слишком высоко не поднимай и подолгу над кустами не держи. Ну, сам понимаешь. Надо, чтоб немец подумал: высматривают из-за кустов. Понял?

— Все понял, досконально, — кивнул я.

— Ну вот, я пополз, — обрадовался Ченов и быстро уполз в направлении к берегу, взяв с собой лишь винтовку и саперную лопату; вещмешок и гранаты оставил возле меня…

За всю мою жизнь я помню только один случай, когда меня обворовали в моем присутствии, и то лишь потому, что я спал. Но здесь! Во время войны! Да еще в театре!? Такого позора до сих пор не могу себе простить. А было так.

На поясном ремне, рядом с пистолетом, у меня всегда висела красивая финка в изящном футляре и в красивой пластиковой оправе. Финку эту подарила мне ленинградская делегация трудящихся, посетившая свою подшефную 44-ю стрелковую дивизию на Волховском фронте, где летом 1942 года я находился в командировке в качестве представителя политотдела 4-й армии. С тех пор я никогда с ней не расставался и хранил, как зеницу ока, наравне с пистолетом и важнейшими личными документами. В сочетании с револьвером и двумя-тремя ручными гранатами «Милс» она составляла мое постоянное личное вооружение, с которым я чувствовал себя настолько уверенно, что почти всегда ходил на передовую один в любое время дня и ночи, даже в самой опасной обстановке не опасаясь за свою жизнь. С таким оружием я ни за что не отдал бы свою жизнь даром никакой, даже самой дерзкой и смелой разведке врага.

Но вот, увлекшись спектаклем, я на какое-то время забыл, что нахожусь все-таки на фронте, что не только терять, но даже снижать свою бдительность еще рано, что враг еще вертится вокруг нас, выискивая малейшую возможность вновь вцепится тебе в горло. Словом, спохватившись в ложе, когда уже шла опера, — я обнаружил пустой футляр!

Знаменитый финский нож, необходимый на фронте, как воздух, какой-то негодяй незаметно у меня вытащил! Но если это сделал замаскировавшийся враг, то почему он тут же не всадил его мне в спину? По всей вероятности, эту «шутку» проделал надо мной обыкновенный, но ловкий в этом деле мелкий базарный воришка, который, даже находясь в театре, продолжал заниматься своим грязным делом.

Как бы то ни было, но это происшествие меня сильно задело и крайне разволновало. Обидно было сознавать, что оказался размазней — потерял бдительность! Ведь война — это прежде всего бдительность, бдительность и еще раз бдительность! Бдительность во всем, всюду и всегда! И вот, офицер Советской армии, увлекшись оперой, на какое-то мгновение теряет бдительность — за что может поплатиться жизнью! Это ли не безобразие?! Отдать жизнь даром — без борьбы, без пользы для Родины?! Такой оплошности я простить себе не мог и, оторвав со злостью пустой футляр с пояса, я швырнул его в урну…

ЗАЙЦЕВ, Василий Григорьевич

ЗА ВОЛГОЙ ЗЕМЛИ ДЛЯ НАС НЕ БЫЛО.

ЗАПИСКИ СНАЙПЕРА

(СОЛДАТЫ НЕ СПЯТ В БОЯХ ТРЕТЬИ СУТКИ)

Я закусил губу, придавил ее зубами так, что острая боль, словно холодная вода, освежила сознание. На языке почувствовал густую солоноватую жидкость. «Значит, идет кровь», — подумал я и плюнул в сторону. Масаев повернул голову в мою сторону, спрашивает:

— Главный, что ты, как верблюд, плюешься? [50]

— Кусок рыбы съел, теперь вот кровь сплевываю.

Миша сознался:

— А я ножом свою руку колю.

— Ну как, помогает?

Масаев ответил:

— Немного освежает, финку свою неразлучную наточил как надо...

В эту ночь здорово досталось нашей медицине за то, что не создали таких таблеток — проглотил бы и спать не хотелось.

Я убедился на практике — самая тяжелая для человека пытка, если несколько суток подряд не спать.

 

ФОМИН, Алексей Иванович

НА СЕМИ ФРОНТАХ

Во время переформирования нашей бригады мы еще, [285] естественно, ничего подобного не знали и, исходя из вооружения, полученного нами, полагали, что бригаде придется самостоятельно прорывать укрепленные полосы противника, и для усиления ей будут приданы танки и артиллерия. После прорыва в брешь, проделанную штурмовиками, должны вводиться стрелковые и танковые части и соединения. Такой точки зрения придерживался и полковник С. Л. Штейн.

Не буду повторяться, говоря о том, что боевая практика внесла серьезные коррективы в наши разработки, как, впрочем, и во многие другие постулаты военного искусства, основывающиеся на устаревших уроках гражданской войны или на волевых решениях «сильных» личностей, мало смыслящих в военной науке. А солдаты за эти ошибки платили кровью. Так или иначе, но боевая работа предстояла серьезная, и мы усиленно взялись за подготовку личного состава. «Тяжело в учении, легко в бою», — гласит первая суворовская заповедь, которая будет жить столько же, сколько будет существовать сама армия.

Уже через неделю мы написали программы, где особое внимание, как я уже упоминал, отдавалось элементам рукопашного боя, оборудовали учебные поля и инженерные городки, и боевая подготовка пошла полным ходом. Красноармейцы, сержанты и младший комсостав учились штурмовать вражеские позиции, действовать автоматом, прикладом и финкой, метать гранаты, особенно термитные, правильно пользоваться взрывчаткой, переползать на животе, используя складки местности. На отдельном стрельбище готовили снайперов и расчеты противотанковых ружей…

Теперь и вооружение у нас стало иным: каждый воин имел автомат и финский нож, к тому же на батальоны выделялись довольно щедро снайперские винтовки, противотанковые ружья и ручные пулеметы, не считая различного вида гранат: противотанковых, противопехотных и специальных зажигательных, предназначенных для уничтожения огнем оборонительных сооружений противника. Соответствующим образом строилась и подготовка: наибольшее время уходило на изучение приемов рукопашного боя, метание гранат и т. п.

Боевое снаряжение наших воинов состояло из обычной стальной каски и уж совсем необычного для пехоты стального нагрудника, не пробиваемого автоматными пулями и мелкими осколками. Благодаря этим нагрудникам бойцы наши впоследствии получили полунемецкое название «панцирная пехота». К сожалению, панцирь в боевой обстановке себя не оправдал. Правда, он предохранял грудь от пуль и осколков, пока солдат шел или бежал. Но в том-то все и дело, что саперы-штурмовики больше передвигались по-пластунски, и тогда стальной нагрудник становился абсолютно ненужной помехой. В общем, вскоре эти нагрудники перекочевали сначала на батальонные, а потом и на бригадные склады…

КОВАЛЕНКО, Владимир Игнатьевич

КРЫЛЬЯ СЕВАСТОПОЛЯ:

ЗАПИСКИ АВИАЦИОННОГО ШТУРМАНА

Пули со скрежетом ударялись о скалы и рикошетом отлетали в мягкие снежные сугробы...

Неожиданно гитлеровец замолк. Кончились патроны? Из-за валуна на ломаном русском языке прозвучало:

— Рус, сдавайс!

Не помня себя от злости, Сорокин двинулся навстречу врагу. Идти по глубокому снегу было тяжело, к тому же мешала раненая правая нога — она нестерпимо ныла и подворачивалась на ходу. Все же они хоть и медленно, но [227] верно сближались. Уже отчетливо видно лицо фашиста, на пальце его руки, сжимающей рукоятку финского ножа, блеснул золотой перстень. Почему-то этот перстень вызвал у Сорокина приступ бешенства.

— Гад! — Он поднял пистолет для решающего выстрела. Осечка! В тот же миг гитлеровец прыгнул, взмахнул финкой. Удар пришелся прямо в лицо, в стиснутые зубы. Падая, Сорокин успел выбить финку из рук фашиста и увлек его за собой на лед. Началась борьба. Напрягая последние силы, Захар оторвал руки гитлеровца от своей шеи и двинул его коленом в пах. Немец дико взвыл и отвалился в сторону. Пистолет! Превозмогая нестерпимую боль в шее, Захар повернул голову! чуть в стороне тускло поблескивал в снегу его «ТТ». Всего лишь три шага... Три-четыре секунды... Жизнь или смерть?! Фашист уже пытается подняться, опирается на локоть...

Несколько раз перекатившись боком, Захар преодолел роковое расстояние, отчаянное усилив — и вот спасение в руках. «Осечка!» — вспомнил он и, перезарядив пистолет, не целясь, выстрелил прямо в надвигающуюся фигуру.

— Все! — сказал сам себе.

Сразу стало необыкновенно тихо.

Он прислонился спиной к холодному граниту скалы. Тело била противная, мелкая дрожь. В голове калейдоскопом мелькали картины пережитого воздушного боя, вынужденной посадки, рукопашной схватки... Мучительно ныла раненая нога, сильная боль ощущалась в залитой кровью правой части лица. Теперь он видел только одним левым глазом. Ветер рвал полы расстегнутого реглана, леденил грудь. Неужели теперь, после всего, придется погибнуть в снежной пустыне?

Мало-помалу пришел в себя. В кармане пальто нащупал патроны, положенные туда механиком — предусмотрительным Мишей Дубровкиным. Негнущимися, словно чужими пальцами, зарядил пустую обойму пистолета. Мало ли что еще ждет! Горсть снега, приложенная к пылающему лицу, немного освежила, прояснила сознание.

Надо идти. Достал из кабины самолета бортовой пакет и ракетницу. Превозмогая боль, еле-еле ступая на раненую ногу, пошел по глубокому снегу. Вокруг все тот же унылый пейзаж: сопки, гранитные валуны, ущелья, неглубокие промерзшие речки, чахлые карликовые березки. И снег, снег... Лицо пылало от раны, от мороза так, что забывал о боли в ноге. Он старался не думать о своем положении, повторял одно и то же: «Надо идти!» [228]

...Сколько он прошел — два, пять, десять километров? Вокруг ни одного сколько-нибудь заметного ориентира, определить пройденный путь нет возможности. Но сил истратил много, даже захотелось есть. Он достал из кармана плитку шоколада, отломил небольшой кусочек, положил в рот. И тут же вскрикнул от боли — верхние и нижние зубы, в которые пришелся удар финки фашиста, почти не держались в кровоточащих деснах. Зачем ему теперь печенье, галеты, консервы? Только лишняя тяжесть... Оставив себе на всякий случай немного шоколада, он бросил в снег все остальное. Идти стало легче...

ЕМЕЛЬЯНЕНКО, Василий Борисович

В ВОЕННОМ ВОЗДУХЕ СУРОВОМ

Когда кончился доклад о боевом пути полка, к столу с разложенными на красной скатерти коробочками первым вызвали Артемова. На гимнастерке, доставшейся ему после Ивана Бойко, засверкал орден Красного Знамени. Назвали и мою фамилию. Холобаев перочинным ножом проткнул мне гимнастерку и рядом с парашютным значком привинтил такой же орден.

Все ждали, когда вызовут Талыкова, но его и списках награжденных не оказалось: Мишин наградной лист все еще где-то кочевал...

В то время, когда Смирнов наблюдал пожар в Малороссийской, в Ставрополь прилетел полковник Гетьман. Прошел почти год, как его перевели с 7-го гвардейского в дивизию, но к своему полку его тянуло. При удобном случае он старался заглянуть к нам, чтобы по душам побеседовать с летчиками и техниками. Беседы эти были на самые отвлеченные темы, во время которых отдыхаешь от войны. Комдив сам был некурящим — в жизни во рту папиросы не держал, — а тут вдруг завел разговор... о курении. И не для того, чтобы отговорить нас от этой пагубной привычки.

— Смотрю я на вас, — сказал он, — и думаю: почти все вы курильщики, но курить-то никто не умеет!

Мы сразу даже не нашлись, что на это возразить. Первым высказался Миша Талыков:

— Как же это, товарищ полковник, не умеем? — спросил он, а в его взгляде было и недоумение и обида. — Ведь все подряд курим, что дают: папиросы — так папиросы, а если махорку — так и махорку...

Галущенко поддержал Талыкова:

— А Дремлюк, так тот даже порох с дробью может, — дал он «прицельную очередь» по нашему главному оружейнику, самому заядлому курильщику в полку. Все засмеялись. Ведь знали, что Дремлюку было мало не только нормы, но и того, что ему всегда отдавали два некурящих — подполковник Кожуховский и Михаил Ворожбиев. А когда случались перебои с выдачей табачного довольствия, то инженер ходил по аэродрому со стальными глазами и смолил листья подсолнуха или картофельной ботвы.

Когда смех поутих, командир дивизии начал развивать свою мысль:

— Я разве о том, что курить? Вы курить не умеете. Посмотрите на ваши желтые пальцы. Неужели вам не стыдно перед девушками-оружейницами?

— Товарищ полковник, — недоумевает кто-то, — а как же без этого обойдешься? Курильщик без пожелтевших пальцев что телега без колес.

— Надо мундштучками обзавестись.

— Где же их взять?

— У многих вижу финские ножи с наборными рукоятками из плексигласа. Ведь делали их в ваших мастерских?

— Так это же ножи...

— Из того же плексигласа вам могут сделать мундштуки. Я думаю, что командир полка может дать указание начальнику мастерских? — Гетьман покосился на командира.

— Будет выполнено... — ответил тот.

— А табак прямо из карманов щепотью достаете с крошками и мусором, — продолжал командир дивизии. — Портсигарчики тоже можно сделать, жестяные коробочки приспособить или кисетами обзавестись... А как вы кромсаете газеты на козьи ножки? Почему заранее не порезать аккуратненько, чтобы стопочкой в портсигар или в кисет сложить? …

Был второй час ночи, истек назначенный срок прибытия самолета. Вдруг послышался знакомый гул.

— Зажигай! — скомандовал Смирнов и сам нажал спусковой крючок ракетницы. Красным шарик с шипением понесся ввысь. Из землянки выскочил Репта. Ему показалось, что костры плохо горят.

— Лей бензин! — кричит он.

По условному коду нужно было выпустить серию красных ракет, а не одну. Смирнов не может зарядить пистолет — ракета не входит. Пробует вторую, третью — то же самое. Догадался: картонные патроны от сырости разбухли. Гул мотора начал стихать.

— Расстреляю! — кричит Репта.

Смирнов выхватил нож, полоснул по патрону, зубами отодрал верхний слой картона — выстрел! Теперь уже Смирнов кричал на Репту:

— Обдирай ракеты, да зубами же!..

В небе гул, хлопки раскрывшихся парашютов...

— Вот что. Миша... Ты улетай, а я останусь. Пусть хоть камни с неба валятся, я должен найти. Все здесь перекопаю...

— Найдем сегодня, обязательно найдем. Не горячись, постарайся вспомнить приметы.

Но Лиманский никак не мог припомнить, сколько шагов он тогда отмерил от большого дерева. Да и дерева этого не нашел. Поднялся техник, побрел вдоль посадки подальше от села. «Где-то в подсолнухах обмундирование закопали, — его вообще не найти...» — подумал он и со злостью поддел носком сапога попавшуюся под ноги веточку. Проследил, как она закувыркалась в воздухе и упала. Случайно заметил на ней косой срез ножом, — от этого вздрогнул, остановился. Ветка лежала около толстого пня. Может, это было то самое большое дерево, на крону которого он забросил ветку с саженца? Поднял срезанную веточку, вернулся, увидел в пяти шагах от пня саженец со срезанной верхушкой. Прислонил срез к срезу — они точно совпали.

Застучало в висках: «Пять шагов, пять шагов...»

Схватил лопату, начал копать. И вдруг лопата уперлась во что-то упругое. Опустился на колени, разгреб руками, ломая ногти, еще стылую землю.

Вот он, резиновый сверток, перевязанный шнурком от ботинка...

Развернул маску противогаза: там потемневший орден, чуть отсыревшее удостоверение личности, а в портсигаре — будто только вчера туда вложенный — прикушенный на изгибе партийный билет…

— Пойдемте на травке полежим, — сказал он. Мы расположились поудобнее, закурили.

— Давайте восстанавливать в памяти, что заметили по маршруту. Ты запомнил, — обратился он к Артемову, — как над кукурузным полем пролетали?

— Запомнил, конечно...

— А что там было приметного?

— Да вроде бы ничего особенного... Большое кукурузное поле, зеленое...

— А людей там не заметил?

— Женщины платками махали, — подсказал Ворожбиев.

— Правильно, махали, — одобрительно сказал Зуб. — А сколько их там было?

— С десяток, наверное... — ответил Ворожбиев. Не один Ворожбиев заметил этих женщин, видел их и я, но посчитать не успел.

— Их было семь, — сказал ведущий. — А грузовики, что на дороге попались, видели?

— Видели, видели, — ответили наперебой.

— Сколько их было и куда они следовали?

У нас опять заминка: в подсчете машин расхождения были небольшие, а вот дорогу, по которой они ехали, не каждый указал на карте правильно. В Донбассе много дорог, их легко перепутать. Один сказал — на Дебальцево, другой — на Горловку...

— Надо научиться фотографировать глазами, — заключил тогда ведущий.

Для того чтобы лучше запоминать детали, Николай Антонович придумал «игру в предметы».

— Желающие играть — ко мне, — объявлял он на досуге. Мы группировались на одном краю стола, а Зуб на противоположном выкладывал из карманов зажигалку, расческу, перочинный нож, папиросы, карандаш... Несколько секунд мы смотрели на разложенные предметы и по команде отворачивали головы. Потом начиналось самое интересное — отгадывание.

Поначалу мы путались, а со временем стали более наблюдательными. и ответы так и сыпались:

— Нож не на том месте, он лежал рядом с карандашом!

— Папироса теперь повернута к нам мундштуком!

— Исчезла расческа!

Веселая и полезная была игра в предметы. Она давала нам разрядку и тренировала зрительную память…

[мак]

Отличные отрывки, спасибо!

[Глымов]

Ва  спасибо  за  подборочку)  Одного понять не  могу..  что  же  всетаки  за гансофинки то такие..  Про  массовость  траншейников  -  сильно сомниваюсь. Т.е.  были но  не так  прям много. Каровские   пыряльники  стопудово. И  с  консервами все  сходится..  Таким ломом  чего хош  откроешь. 

 

А насчет  сапог. Так  очень запросто.  У меня  в  яловые  в  среднем помещалось  мороподобное  пырялово  +  немецкая  вилко-ложка трофейная и немецкая  же  граната м-24. Вполне  норм.  Только  вилкаложка  иногда  проваливалась глубоко. А так  удобно и не мешает.

 

и  еще ..  исходя  сугубо из личных наработок.  В  сапоге  нож не  блестит и не  гремит. А  тот  же люминь или  дерево на ножнах  сами  понимаете. Еще  кстати  маск халат или  маск  костюм  удобства  извлечения  из под себя  ножа   с пояса  ниразу не  добавляют. По сему  -  сапог  в бою надежней. (с)

[308Win]

Воспоминания ветерана с сайта "Я помню"

Алексеев Дмитрий Дмитриевич: Я родился в 1914 году, 25 декабря. В Вологодской области, Кирилловском районе, в деревушке Курьяново, недалеко от села Никольский Торжок.

- А учились Вы где?

Учился я в селе Никольский Торжок, там и церковь была, два с половиной километра от нашей деревни. Четыре класса кончил, потом в профтехшколу поступил, в селе Никольское, от нас - десять километров. Там я три года отучился. Хорошие дали знания, по специальности "слесарь" с четвертым разрядом выпустили. И мой брат там учился, а потом уехал к дяде в Москву. Кончил я профтехшколу в 1933 году, меня и еще семь человек направили в Ленинград. Было это в феврале или марте месяце. Около театра Пушкина было управление, там распределили нас на работу - попал я вместе с друзьями в Кингисепп. Приехали в Кингисепп, в «Доме крестьянина» остановились. Он представлял собой общественный дом, где всем приезжающим ночлег предоставляли и питание, за деньги, конечно. А работать начали в мастерских - финские ножи для армии делали. Очки одевали и на наждаках точили заготовки.

[мак]

Интересно!

[zak]

Да интересно. Ножи в армии были всегда. И до революции и в 20х, ну и в 30-х естественно. Во всяком случае инфа о складниках присутствует достаточно, значит были и фикседы.

[SAN]

zak,
Конечно как же без ножей!!!
разведчики 1077сп , 316 ( 8 гв. сд им.Панфилова ) слева мой отец , справа Семёнов Александр.

[мак]

Спасибо за фото! Тут такой момент, на который обратил внимание Дмитрий, у Вашего отца нр на войну, в этом нет ничего удивительного, а в посте, который нас заинтересовал, речь идет о 33-м годе, вот где собака порылась.

[Andrei83]

Ва,огромная благодарность за проделанный труд!

[Это Хант]

Любопытная подборочка воспоминаний в стартовом посте...Взгляд зацепился за то,что из 35 вспоминавших у 15-ти еврейские ФИО... <_<

[Xayzoku]

Игорь, хватит пытаться разжечь невоспламеняемое !

Выпады на ЯН никто не комментирует, пробуете на антисемитской теме потроллить !?

[Это Хант]

Игорь, хватит пытаться разжечь невоспламеняемое !

Выпады на ЯН никто не комментирует, пробуете на антисемитской теме потроллить !?

Даже и не пытался.Я написал то,что увидел,без подтекста.Если Вы что-то такое усмотрели-так копайтесь в себе,а не в моих словах.

[exo]

Из книги Артема Драбкина
«Я ходил за линию фронта»
Откровения войсковых разведчиков

Иванов Мстислав Борисович:

"
— Чем были вооружены?

— Поначалу ППШ. Они очень неудобные. Это дурацкий диск… Когда рожки пошли, мы уже пользовались немецким автоматом. Патронов больше? Патроны можно в карманы натолкать. Гранаты брали свои — они лучше.

Немецкую, с длинной ручкой, кидать хорошо, но они долго не взрываются. Их можно ловить и кидать обратно. А нашу уже не поймаешь, особенно противотанковую ударного действия. Тяжелая… В блиндаж кинешь — он наверх поднимается.

К тому же ППШ отказывал. Мы брали высотку под Кировоградом. Встретился с немцем — щелк, а затвор заело. Хорошо, сосед его пристрелил. Второй раз в тылу немецкий обоз захватили. Я — на коне, а немец в меня с винтовки целился. Я в него из автомата стреляю — щелк тоже, и нет ничего… Но у него нервы не выдержали, он бросил винтовку и поднял руки. Если бы чуть-чуть замешкался, он бы меня пристрелил. А я автомат бросил и скорей за его винтовку схватился. Последнее время только немецкие автоматы были.

Кроме того, я очень любил брать с собой немецкую винтовку, она очень точная, отличная. Автомат чего?!. На 50 метров немец убежал от тебя, ты в него уже не попадешь, а с винтовки — и на 500 метров не уйдет от меня. Встретились как-то в немецком тылу… А немец побежал, из автоматов стреляли, стреляли по нему — никто не может попасть, а я из винтовочки прицелился — раз и готово. А потом это трофейное оружие заткнул за седло, взял его на задание, не нужно — выбросил.

Пистолеты были у всех. Я всегда пользовался «вальтером» — он хорошо лежит в ладошке. «Парабеллум» не любил. С фронта привез семизарядный «вальтер». У него однорядный магазин, рукоятка тоньше, и он очень хорошо лежит в руке.

Ножи у нас тоже были немецкие"


Скопас Шалом Лейбович:

"Сразу после прибытия в роту мне вручили финку в ножнах — отличительный признак разведчика. Я был самым молодым разведчиком в роте… А потом началась боевая учеба. На полевых занятиях все выглядело таким простым и легкодостижимым. Учения по тактике разведчиков, ночные переходы, преодоления препятствий, ножевой бой, стрелковый бой, действия по захвату «языка», азы маскировки — все казалось «семечками»… Это потом, в первых боях, мы быстро разобрались, «почем фунт изюма» в разведке. На своей крови учились…"


Яганов Николай Максимович:


"— Чем вооружены были?

— Автоматы брали только немецкие — легкие, надежные, удобные. В наш чуть-чуть пыль или грязь попала — все, отказал. С нашего надо стрелять короткими очередями, чтобы не нагревался. Чуть нагрелся, и пули рядом начинают ложиться.

До лета 1944 года у нас были наши ножи, а уже из-под Выборга мы привезли финские, с красивыми ручечками, с лезвиями гравированными.

Гранаты группа захвата не брала. Все время в группе захвата — был крепким парнем. Коленкой в поясницу упрешься, голову назад — все хрустит. Мое дело, чтобы голова не оторвалась."

Кац Генрих Зиновьевич:

"— Каким было вооружение разведроты? Что из оружия брали в поиск? Какие средства маскировки использовались в разведвыходах?

— Вооружение наше было стандартным для войсковых разведподразделений. В поиск шли с автоматами, брались гранаты, запасные диски. У каждого был стандартный армейский нож, никаких кинжалов или оригинальных финок с наборными ручками мы с собой не таскали. Единственная вольность в вооружении группы — у каждого был пистолет. У меня, например, был «ТТ», подарок комдива, и еще немецкий пистолет «вальтер», а у других ребят в группе были сплошь трофейные пистолеты. Никто не таскал с собой саперных лопаток. Ракетницы и бинокли были только у старших в группе. Никаких снайперских винтовок или ручных пулеметов в разведротах не было — это уже выдумки киношников. Носили отечественные маскхалаты, за окрас которых нас немцы прозвали «пятнистая смерть», но постепенно все «прибарахлялись» и ходили в трофейных немецких куртках"

[мак]

Сучок.

[kulikoff]

И подвес длинный, как у того матроса на фотке...

С ув.

[Uwin]

 

 

Сучок.

 

Вещь! Какая у него толщина клинка?

[talvisotыч]

Собственно вот.Пересмотрел сериал"Ликвидация"навеяло                                                                                                                                                                                                                           

[мак]

[talvisotыч]

Материалы рукояти подскажите плиз.Больстер люминь?С уважением

Изменено 27 августа 2018 пользователем talvisotыч
Опечатка

[Bonart]

В 06.02.2018 в 22:17, talvisotыч сказал:

Собственно вот...

отлично получилось!

[Bonart]

18 часов назад, мак сказал:

классика жанра

 

[тень_061]

Да, роскошный предмет по войне, всего два материала рукояти, но оба правильные и возрастная муть плекса клеймит годы правдой! Мои поздравления!

[talvisotыч]

Думаю что сюда.Клинок от Сибирского клинка.Рукоять:пластмасса,латунь,алюминий,оргстекло.Сейчас в поюзе.