С Ганзы тема.
По душе пришлось.
Отрывок:
"Давно это было, лет десять тому назад. В нашей тайге, на отцовском участке, потерпел аварию самолет, летчик катапультировался, но, приземляясь на парашюте, сильно повредил ногу. Брел по снегу, опираясь на палки-костыли. Декабрь. Мороз. Дремучая, безлюдная тайга. И нет уже сил, и нет веры в спасение... И вдруг на маленькой снежной поляне, как сон, как мираж, как чудо, - зимовье! Зимовье!! Обессиленный, замерзающий человек охвачен радостью: спасен! Спасен!! Собрав последние силы, он, падая и вставая, торопливо бредет к зимовью, с надеждой открывает дверь и, войдя, пораженно цепенеет. В зимовье нет ни печки, ни спичек, ни еды, нет и топора... Мне страшно даже предполагать, какие чувства были у раненого, замерзающего летчика... Это было зимовье моего отца. Еще летом он занес в зимовье продукты, собираясь прийти сюда соболевать, но приболел, не смог вовремя выйти на промысел. Зная о болезни отца, какие-то бичи спокойно весь ноябрь охотились на его участке, крали продукты, а в декабре перед большим снегопадом забрали из зимовья все, что могли поднять, и перенесли через перевал в свою браконьерскую палатку. Узнав об аварии самолета, отец, не долечившись, попросил включить себя в поисковую группу и сразу же пошел в верхнее зимовье. Всего лишь два дня надо было продержаться летчику. Но как продержишься в тридцатиградусный мороз без сил, без огня, без веры в человека? Подходя к избушке, отец еще издали у порога увидел свежие следы летчика, обрадовался, но сразу и насторожился, встревожился, удивляясь тому, что не вьется из печной трубы дымок, что не пахнет избушка человеческим жильем, что стоит она посреди заснеженной поляны зловеще и немо, будто мраморный холодный склеп. Еще не открывая дверь, боковым зрением опытного таежника увидев выходящий из избушки след, не желая верить этому, отец рванул на себя дверь, заскочил в зимовье и сразу все понял: в разоренном этом зимовье было темней и холодней, чем снаружи. На столе на вырванном из блокнота двойном листочке лежали и химический карандаш, и заряженный патрон от пистолета. Негнущимися, замерзшими пальцами летчик написал моему отцу свое последнее завещание: 'Неизвестный мне Человек! Хозяин этой избушки! Ты меня страшно сейчас обидел! Подло обманул! Не меня одного - детей моих тоже... Я замерзаю, но не хочу умереть в этом подлом жилище. Прощайте, люди добрые! А тебе, хозяин избушки, шлю свое проклятие: будь проклят! Все зло на земле из-за таких, как ты. Записка семье и записка командиру части при мне, в моей полевой сумке, прошу передать. Капитан Звягинцев В. Л. 24 декабря'. Замерзшего летчика отец нашел в центре поляны рядом с зимовьем. Записку летчика он никому не показывал и не рассказывал о ней, а передал ее мне незадолго до своей смерти: - Вот, сынок, все, что знал и умел, передал тебе. Тряпья нет, денег нет - это все прах, пустота! Ты честен, трудолюбив, неглуп, владеешь ремеслом - спасибо тебе. Я доволен. Такими же и детей своих воспитай. Это самое главное на земле. А вот тебе завещание: храни его и вспоминай о нем, когда увидишь в тайге зимовье... Пусть воруют, сынок, пусть. А ты все равно оставляй! Помни, сынок, не для них, воров, оставляешь, а для доброго страждущего человека. Из горсти добрых семян хоть один росток, да взойдет, вот и сей всю жизнь. Ныне земля-матушка шибко в добрых ростках нуждается! Не убивали мы с тобой капитана Звягинцева, а страшное его проклятие хоть малой частью, а справедливо и к нам - справедливо! Все мы люди, все мы человеки, и все плохое и хорошее - все наше, все общее, нами рожденное, нами и вскормленное. Помни об этом, сынок,- вот и все мое завещание... С той поры пуще всякой сберкнижки берегу я записку - страшный укор капитана Звягинцева, и всякий раз, когда мне трудно или радостно, когда случается в моей жизни большое, как сегодняшний день, событие, я вспоминаю завещание своего отца." (с)