"Считая, что успокоение взволнованных происшедшим мирных орд гораздо важнее новых походов, Суворов по возвращении с Кубани посетил ближайшие от Ейского укрепления аулы, обласкал начальников и старшин, особенно приятельски общаясь с Мусой-беем. Этот чуть ли не столетний, но еще крепкий мурза, бывший враг русских, ставший их союзником, по словам военного историка, обладал добрым сердцем, «постоянно помогал бедным, отличался верностью своим приятелям и постоянством, ненавидел роскошь, наблюдал в своем быту замечательную чистоту и опрятность, был лихой наездник и веселый собеседник, любил хорошо покушать и порядочно выпить; вдобавок ко всему оказывал Суворову расположение, похожее на отеческую любовь». Генерал-поручик платил ему взаимностью и не упускал случая подтвердить свою дружбу. Узнав, что Муса-бей ищет себе новую жену, Суворов помог ему обзавестись молодой красивой черкешенкой. Постепенно в Кубанском крае воцарился мир. Суворов использовал каждую возможность для воспитания в своих подчиненных неприхотливости, готовности к тяготам войны. Непритязательный, скромный, он не любил и в других несогласного с порядком воинского убранства франтовства. Не терпел он также одобрительных и препоручительных писем. Однажды, собираясь осматривать посты, готовился он выехать, как явился к нему в палатку молодой придворный из Петербурга с письмами в руках. Он был в щегольском атласном кафтане, в шелковом камзоле, шелковых чулках, в башмаках с красными каблуками и золотыми пряжками. Голова его была напудрена, волосы убраны фризурами, с кошельком на затылке. Щеголь, благоухающий духами, расшаркался и с ужимками танцующего менуэт подал генералу письма от родных. Старики Быковы просили, чтобы Суворов принял под свое покровительство прибывшего из Парижа молодого человека и потрудился выгнать из него французскую дурь, сделав полезным отечеству. — Так это ты, Мишенька?… — сказал генерал-поручик, прочитав письма. — И не узнаешь? А я знавал тебя еще крошечным, носил на руках и батюшку твоего крепко любил. Помилуй Бог, какой же ты стал молодец! Поцелуемся, Миша. — Суворов облобызал его, тут же отскочил, оглядев еще раз с головы до ног. — Знаешь ли ты, Миша, что тут в письмах написано? — Знаю, мой генерал, — отвечал парижанин, — мне велено быть при вас несколько недель и научиться чему-нибудь. Суворов казался совершенно довольным. — Хорошо! Помилуй Бог, хорошо! Мы с тобою сделаем bon voyage — хорошее путешествие. Хочешь? И сейчас же. Только смотри, сможешь ли ты? Юноша горячо просил взять его с собою. — Ну хорошо, тогда пойди переоденься. — Нет, мой генерал! Я и так, как есть, готов ехать. Суворов обернулся к адъютанту: — Велите сейчас приготовить для рекрута побойчее лошадь! Быстрый переезд, все по горам и ярам, длился сорок верст без роздыха. Молодой человек, изнемогавший от усталости и жажды, принужден был слушать в пути рассказы генерал-поручика об истории этих мест и красотах природы. — Мишенька! Посмотри: здесь в древности было укрепление венециян, а тут крепость, построенная татарами… Гляди-ка, Миша, жаворонок взвился к небу и как сладко поет! Вот туча перепелок, вот другая туча — скворцов! А гуси, лебеди, как их в кубанских плавнях много! И как хорошо, как мирно все… Воистину, Миша, рай! Мише было не до древностей и земного рая. От худого казачьего седла у него уже не только не осталось чулок на икрах, но все ноги были ободраны в кровь. По возвращении Суворов спросил у растрепанного и грязного парижанина: — А знаешь ли ты, Миша, инженерную науку? Умеешь ли чертить планы? Тот только смотрел на генерала, но от усталости не мог вымолвить слова. — Подай-ка мой кожаный сундучок! Суворов вынул математический инструмент, лист бумаги и дощечки и велел Быкову чертить план полевого укрепления: — Передний фас пятьдесят аршин, выходящие углы в пять аршин и сорок градусов… Михаил не понимал. — Помилуй Бог, Мишенька, да чему же ты учился в Париже? Этак ты и дома и огорода не обгородишь! Нехорошо! Однако мы с тобою поучимся чему-да-нибудь! Разобравшись в устройстве укрепления, поотдохнувши, поели солдатской кашицы со свиным салом да сухариками. Суворов велел подать бутылку старого рейнвейна, налил крошечный стаканчик и, протянув его Михаилу, сказал: — Мишенька, выкушай! Это здорово, когда только пьется в меру и по делу, а лишнее, помилуй Бог, вредно! Расставаясь с молодым человеком, генерал посоветовал: — Ты молодец, ты русский богатырь! И отец твой, храбрый воин, был богатырь! Скинь с себя, Миша, эту дрянь тленную. Ты солдат. Одень-ка на себя родимое, а французское тряпье отдай на стирки. С лишком шестьсот верст объездил Суворов. Михаил, отдохнувший от небывалого с ним прежде путешествия, явился к генерал-поручику в военном кавалерийском мундире. Он остриг по-русски, в скобку, волосы и стал молодцом-витязем. Суворов взглянул на него, прослезился и поцеловал: — Миша, ты герой! Точнехонько, как когда-то отец твой! Полководец прекрасно понимал, что, помимо пользы для самого Михаила Быкова, сделавшегося вскорости образцовым воином, случай этот послужит в поучение всем придворным белоручкам и доморощенным парижанам."
(с) Олег Михайлов » Суворов. Страница 48
"мы русские!"(с) князь Багратион (грузин),Барклай-де-Толли (княжеский род купеческого шотландско-голландского происхождения) и многие, многие другие....
.png.370fa2c657443a46f0eb80c66dce0fdb.png.a4bc84e9fe55c76d73ea52d25517b41e.png){kind=logo}
